Мы, горожане, имеем возможность каждый день любоваться родной природой — по телевизору. Мы слушаем иногда соловьиные трели — по радио в передаче «Природа и мы». Что прилетели грачи, мы узнаем из картины художника Саврасова «Грачи прилетели», хотя саврасовские грачи прилетели еще сто лет назад.
И все же весенние дни и на жителя города действуют мобилизующе, как денежная премия или стимуляция в конце года. То, о чем среди зимних сугробов только мечталось, под влиянием тепла и света оттаивает; мы становимся резвее, прыгая через раскисшие траншеи, оставленные коммунальщиками с прошлой осени; мы энергичнее врезаемся в переполненный автобус, подгоняемые первым вешним дождиком. Забыв зимнюю лень, мы бегаем по магазинам в поисках плаща и резиновых сапог, которые и находим в конце концов на толкучке по диким ценам сезона. Обласканные вешним солнышком, еще симпатичнее становятся горожанки, на их лицах, намазанных кремом от веснушек, появляется монализовая улыбка, от которой мужчины теряют работоспособность на своих рабочих местах. Разумеется, речь здесь о той категории мужчин, которая имеет хоть какие-то основания писать в анкетах гордое звание: холост. Мужчина женатый устойчив морально, никакая весна не собьет его со стези добродетели. Я уж знаю, я сам женатый. Но и у нас, женатых, есть весенние заботы, грезы, которые иногда сбываются...
Сергей Фомич Олькин, немолодой уже, несколько суховатый внешне и по характеру, довольно талантливый, как считает начальство, сотрудник конструкторского бюро сосал неприкуренную сигарету «Памир» и задумчиво смотрел в окно. За окном наблюдалось голубое небо, на его фоне тополевая ветка с набухшими почками, на ветке вертелся воробей, вычирикивал нечто вроде «сердце, тебе не хочется покоя». Сергей Фомич вздохнул, неприязненно оглядел растянутый перед ним кнопками чертеж, перевел взор на часы. До конца рабочего дня оставалось полтора часа.
Олькин еще раз хорошенько вздохнул, встал и пошел к начальству отпрашиваться по семейным обстоятельствам.
На улице сиял апрель. На тротуаре давешний воробей что-то горячо доказывал стеснительной воробьихе, подпрыгивал от восторга и пачкал асфальт белыми капельками. Олькин поправил шляпу и направился в сторону городского рынка.
В просторном рыночном зале блуждали женщины с сумками, принюхивались к морщинистым, как долгожители, соленым огурцам, тыкали пальчиками в прошлогоднюю редьку, пугались больших цен на маленькие мандаринчики, созерцали из длинной очереди помятые пучки зеленого лука.
Сергея Фомича мандарины не влекли. Он повернул направо от входа, где над нежными многокрасочными волнами живых цветов возвышались черными утесами смуглые брюнеты с выпуклыми очами мазутного оттенка. От цветов и брюнетов веяло романтикой Кавказа. Но Сергей Фомич больше склонен был к реализму. Он нерешительно спросил молодого атлета с бровями, похожими на сапожные щетки:
— Скажите, пожалуйста, сколько стоит один цветок?
Атлет поднял брови и показал два толстых пальца.
— Два рубля адын штука.
Олькин тихо ахнул, поспешно отошел. Тотчас ему распахнул объятия усатый красавец с лезгиночной фигурой:
— Па-адхади, дарагой, покупай! — пылко вскричал усач. — Самый лютчий, совсем свежий тюльпан! — Он поднес к носу Олькина цветок, действительно свежий.
— А сколько?..
— Ты хароший челавек, для тебя не жалко, бери за тры рубля! Эх, дарагой, за два рубля бери!
Олькин мысленно представил себе календарь, быстренько подсчитал, сколько дней осталось до получки.
— Сергей Фомич, здра-ассте! — рядом сладко улыбалась бухгалтерша из АХО Капитолина Павловна. — Цветы супруге покупаете? Ах, какой вы внимательный муж!
«Черт тебя носит, — подумал Олькин. — Сам слышал, как отпрашивалась в поликлинику, а оказалась на рынке...» Однако он тоже изобразил улыбку:
— Да, знаете ли, жена любит...
Он не соврал, цветы предназначались жене. А что не своей, чужой, эти детали он, разумеется, уточнять не стал.
При активном содействии Капитолины за двадцать рублей он приобрел вполне соблазнительный букет. У ближайшего перекрестка вежливо отвязался от Капитолины, миновал сквер с бездействующим фонтаном, павильон цветочного магазина «Восторг» с единственной чахлой геранью в витрине, и через два квартала остановился против облупленного двухэтажного здания, на котором золотилась вывеска: «Транспортный отдел». На втором этаже он постучал мизинчиком в дверь под табличкой «Старший бухгалтер». Из-за двери ему сказали «да-а», Сергей Фомич снял шляпу, вошел, поклонился.
— Здравствуйте, Надежда Львовна.
— Что у вас? — убийственно деловым голосом спросила, не поднимая взгляда от ведомостей, весьма полноватая, но не утратившая привлекательности дама.
— Извините за беспокойство, это я, Олькин... Взглянула. Увидела букет. Взор ее потеплел на целый градус.
— Ну зачем это, товарищ Олькин, ну зачем! — с мягким упреком пропела она, принимая однако букет. — Ах, какая прелесть!
Ободренный Олькин поспешил ковать, пока горячо:
— Дорогая... то есть уважаемая Надежда Львовна!.. Вот я шел к вам сюда и наблюдал... Природа оживает, Надежда Львовна! Весна! Как сказал поэт... что-то там о грезах и слезах... пардон, о слезах. И так далее... У меня не хватает слов, но вы понимаете, что привело меня к вам, Надежда Львовна!
Она пожала круглым плечиком, понюхала цветок.
— Но ваша жена... Кажется, она работает в строительном отделе?
— О, что жена! Она рядовой товарищ, разве может она в весенний период времени... Нет, кроме вас у меня никого нет, Надежда Львовна! Вы такая влиятельная... в то же время чуткая, отзывчивая! Не дайте увясть... то есть увянуть безнадежно лепесткам моих... — В приливе вдохновения Сергей Фомич умел выражаться красноречиво. — Убедительно прошу вашего согласия... — Олькин опустился, поддернув брюки, на одно колено.
У старших бухгалтеров тоже имеется сердце, хотя порой в это с трудом верится. И каждой даме приятно видеть у ног своих пусть немолодого, но все-таки мужчину с букетом. Улыбка Надежды Львовны, озаренная отсветами тюльпанов, бросала луч надежды.
— Ах встаньте, товарищ Олькин, сюда могут войти! Так и быть, я дам согласие...
Едва Сергей Фомич переступил порог, жена спросила:
— Ходил? Что она ответила?
— Дала согласие!
— Какой ты у меня молодец! А не передумает?
— Ну что ты! Надежда Львовна порядочная женщина, — успокоил Олькин жену, развязывая галстук. — Она при мне позвонила начальнику конного парка, чтобы завтра отпустил мне для дачного участка воз... подумай, Маша, целый воз!.. конского навоза. Перекопаем и удобрим грядки под клубнику, под новые саженцы, под... Кстати, не осталось ли у тебя рубля мне на обед на завтра? Я все деньги ухлопал на цветы.
— Разве можно жалеть деньги за навоз! Весна же!
